В современных реалиях научно-технологический прогресс становится жизненно важным императивом, располагаясь в сердцевине успешного достижения стратегических национальных целей во всех сферах и приобретая значение одного из ключевых факторов конституционного развития. Научно-технологическое развитие ставит серьезные конституционно-правовые проблемы уже с точки зрения самой методологии «управления переменами», имея в виду регулирование общественных приоритетов и обеспечение баланса конституционных ценностей, связанных с формированием научно-технологического задела для будущих поколений и удовлетворением текущих потребностей, достижением устойчивого развития как в плане сочетания и поддержания в целостности технологических, экономических, экологических факторов, так и в аспекте нравственной обусловленности прогресса и соблюдения преемственности, с тем чтобы не ставилась под сомнение идентичность человеческой индивидуальности и народа в его цивилизационной, исторической протяженности. С этими коллизиями связано, например, определение концептуального подхода к регулированию технологий искусственного интеллекта, поскольку ценностно-целевой приоритет, отдаваемый технологическому лидерству, может оправдывать и предполагать большую свободу для разработки и внедрения данных технологий, тогда как акцент на безопасности подразумевает презумпцию потенциального риска, и нужно осознавать, к чему мы стремимся при формировании правового режима для данных технологий.

Вместе с тем научно-технологическое развитие формирует новые пласты юридической онтологии современного конституционализма, коренящегося в триаде «собственность – власть – свобода», и, соответственно, новые, требующие преодоления, гармонизации, социальные противоречия, носящие фундаментальный характер. Так, происходит возвышение в имущественной сфере наряду и с преобладанием к материальному производству интеллектуальной собственности, становление так называемого когнитивного капитализма, что предполагает осмысление новых аспектов справедливости и значительных перемен в системе образования, в характере труда, занятости и социальных вспомоществований. При этом отмечаемая исследователями «неизбежная технологическая оккупация социальной сферы» поднимает вопросы сохранения идентичности соответствующих институтов, как, например, образование, которое ни само по себе, ни в аспекте внедряемых технологий не может иметь своей ключевой целью извлечение дополнительной экономической выгоды. Развертывается с тенденцией к главенству политика знаний, где знания становятся, по существу, не только одним из основных объектов и средством властных отношений, но и их источником, принимая во внимание колоссальные изменения в «субстрате» народовластия, смещающемся к сетевым сообществам. Наблюдается развитие не просто технологически преобразованных форм традиционных прав и свобод (т.е. уточнение, модификация реализационного механизма и определенное расширение прав и свобод в экономических, социальных, политических и культурных отношениях), но и сильных тенденций в направлении выделения новой категории информационно-цифровых прав, обособляемых по критериям нематериальной природы объекта, технологической обусловленности и фундаментальности с позиции достоинства личности в цифровой среде (включая, например, право на цифровую автономию, защиту от манипулятивных алгоритмов; право на цифровую идентичность; право на «нейроприватность», защиту от несанкционированного сбора и использования информации об эмоционально-психологических и когнитивных реакциях, состояниях человека; право на «цифровой отдых» и др.). Уровень масштаба воздействия научно-технологического фактора на современное общество вполне естественно подводит к вопросу о возникновении новой правовой реальности и рациональной картины права, которые не имели исторических аналогов и нуждаются в глубоком научном осмыслении, которое должно носить системный и комплексный характер, не ограничиваться рамками только юридической проблематики.