С развитием информационных технологий наблюдаются тенденция полисемичности терминов с киберсоставляющей и размытие привычных традиционных правовых рамок, поэтому требуется сбалансированный и обоснованный подход, каковым считается так называемый сингапурский консенсус — Конвенция ООН против киберпреступности; укрепление международного сотрудничества в борьбе с определенными преступлениями, совершаемыми с использованием информационно-коммуникационных систем, и в обмене доказательствами в электронной форме, относящимися к серьезным преступлениям (далее — Универсальная конвенция, Конвенция ООН против киберпреступности, Конвенция), в которой киберпреступления выступают в качестве понятия общего рода.

Признавая принятие Конвенции безусловно прогрессивным явлением в борьбе с киберпреступностью, считаем необходимым обратить внимание на ряд нерешенных ею вопросов, требующих дальнейшей проработки.

Во-первых, хотя Универсальная конвенция открыта для подписания, даже в рамках одного региона (будь то азиатский, арабский или африканский) наблюдаются разобщенные подходы к определению круга уголовно наказуемых деяний в рассматриваемой сфере. Исходя из высказанных при обсуждении проекта Конвенции позиций государств Глобального Юга, отметим, что не все высказанные ими идеи вошли в итоговую версию. Так, среди прочего Египет предлагал предусмотреть обязательство криминализовать и пенализовать побуждения или принуждения к совершению самоубийства, Иорданское Хашимитское Королевство — оскорбление религий, стран и символов, распространение ненавистнической риторики, Республика Индия и Россия — кибертерроризм; Исламская Республика Иран — неправомерное использование искусственного интеллекта для создания незаконного контента и фейковых новостей.