Правовой режим обеспечения контртеррористической операции остается одной из наиболее спорных и недостаточно урегулированных категорий в российской правовой системе. Его противоречивость обусловлена пересечением с режимами чрезвычайного положения, военного положения, несоответствием ряду конституционных и международных норм.

В контексте анализа проблем регулирования обеспечения правового режима контртеррористической операции важно рассмотреть особенности взаимодействия военного положения и территориальной обороны, закрепленных в ст. 22 Федерального закона от 31 мая 1996 г. № 61-ФЗ «Об обороне» (далее – Федеральный закон «Об обороне»). Режим военного положения, введенный на территориях Донецкой и Луганской народных республик, Запорожской и Херсонской областей, предполагает не только прямое участие Вооруженных Сил РФ в отражении внешней агрессии, но и организацию территориальной обороны, которая включает защиту критической инфраструктуры, эвакуацию населения, создание народных ополчений и взаимодействие с местными органами власти. Однако в условиях гибридных угроз возникает вопрос о разграничении полномочий между федеральным центром и субъектами Российской Федерации, где этот режим введен: например, как сочетается централизованное управление войсками с необходимостью оперативного реагирования на локальные диверсии или обстрелы.

На этом фоне территориальная оборона Белгородской, Брянской и Курской областей, формально не находящихся под военным положением, демонстрирует иной подход. Здесь акцент сделан на превентивные меры: усиление пограничного контроля, развертывание систем ПВО, создание территориальных войск из числа резервистов. Правовой основой выступают не нормы Федерального конституционного закона 30 января 2002 г. № 1-ФКЗ «О военном положении», а положения Федерального закона «Об обороне», что позволяет избежать жестких ограничений прав граждан.