Развитие информационных, биомедицинских, генетических и иных технологий обусловливает формирование новых социальных связей, наиболее значимая часть которых оформляется в связи правовые — появляются новые правовые нормы, закрепляются не характерные ранее для отдельных физических и (или) юридических лиц обязанности, возникают новые формы правоотношений, в частности в области фетальной медицины, где основным субъектом выступает неродившийся ребенок-плод. В связи с чем возникает вопрос: неродившийся ребенок-плод может быть субъектом гражданских процессуальных правоотношений и обладать гражданской процессуальной правоспособностью?

Определение правоспособности закреплено в п. 2 ст. 17 Гражданского кодекса РФ (ГК РФ), согласно которому правоспособность гражданина возникает в момент его рождения и прекращается смертью (гражданская правоспособность). Также наряду с ней существует и гражданская процессуальная правоспособность, которая признается в равной мере за всеми гражданами и организациями, обладающими, согласно законодательству Российской Федерации, правом на судебную защиту прав и законных интересов (ст. 36 Гражданского процессуального кодекса РФ (ГПК РФ)).

Вместе с тем отметим, что общая теоретическая конструкция правоспособности применяется не однотипно, а с учетом особенностей, присущих конкретной ситуации. Так, нормы цивилистического права уже традиционно учитывают интересы детей, которые, возможно, появятся в будущем, например в ситуациях, когда речь идет о праве на наследство (ст. 1116 ГК РФ) или на возмещение вреда в связи с потерей кормильца. В зависимости от возраста определенные права лицо вправе осуществлять самостоятельно, а какие-то только через законного представителя. Момент рождения не наделяет субъекта сразу всеми субъективными правами, он лишь создает базовую возможность обладать конкретными, определенными по содержанию правами.

Интересным и нестандартным относительно рассматриваемого вопроса представляется случай, который послужил поводом для обращения в суд за судебной защитой Григорьевой в интересах ее несовершеннолетнего сына с требованием о компенсации морального вреда, причиненного смертью его отца в результате ДТП. Особенностью данного казуса является тот факт, что на момент смерти отца ребенок еще не был рожден. Суд первой инстанции поддержал исковые требования матери в интересах ее ребенка, однако вышестоящие инстанции, включая ВС РФ, посчитали требования недопустимыми, ввиду того, что в момент гибели отца ребенок еще не появился на свет и, соответственно, не приобрел правоспособность в буквальном смысле ч. 2 ст. 17 ГК РФ, а также не мог испытывать физические и нравственные страдания в связи со смертью родителя. Не огласившись с позицией судов, Григорьева обратилась с жалобой в Конституционный Суд РФ.