С момента внесения изменений в Федеральный закон «О несостоятельности (банкротстве)» (далее — Закон о банкротстве) — положений, регламентирующих порядок привлечения контролирующих должника лиц к субсидиарной ответственности, стал заметен повышенный интерес к проблематике субсидиарной ответственности. Являясь институтом, призванным санировать гражданский оборот от незаконных и недобросовестных действий, субсидиарная ответственность в рамках банкротства представляется одним из самых проблемных в разрезе подхода к субсидиарной ответственности, а также к концепции юридического лица. По аналогии с англо-американской доктриной «снятия корпоративной вуали» и немецкой «пронизывающей ответственностью» российский вариант субсидиарной ответственности позволяет достигать той же правовой цели, что и зарубежные аналоги, — погашать долги перед кредиторами за счет имущества лица, напрямую не являющегося стороной неисполненного обязательства. Следует обратить внимание на то, что данные механизмы находятся под пристальным вниманием как практиков, так и исследователей. Не вдаваясь в глубокий анализ иностранных подходов к обращению взыскания на имущество третьих лиц, отметим, что правовой инструментарий, используемый в отечественном Законе о банкротстве, имеет существенные отличия.

В иностранных правопорядках к снятию корпоративных покровов прибегают чаще всего в случаях, когда речь идет о группах компаний. Классическим случаем является привлечение материнской компании к солидарной деликтной ответственности (joint tortfeasors) вместе с дочерней компанией, например, за причинение вреда экологии. В отечественной же правоприменительной практике одинаково успешно к субсидиарной ответственности, аналогу снятия корпоративного покрова, привлекаются как материнские компании (или любые другие корпоративные организации, имеющие связь с должником), так и физические. Следует отметить, по данным Федресурса, процент поддержанных судами заявлений о привлечении к субсидиарной ответственности довольно высок: в 2015 г. он составил 4%, в 2018 г. — 38%, в 2023 г. — 51%. Исходя из этого, можно утверждать, что институт субсидиарной ответственности контролирующих лиц в рамках банкротства «прижился» в российском правопорядке.

Признавая эффективность новелл Закона о банкротстве в части субсидиарной ответственности, вдохнувших новую жизнь в возможности кредиторов митигировать свои риски и компенсировать потери, нельзя не обратить внимание на следующее. Попытка рецепции аналогичных институтов из зарубежного права была сделана для того, чтобы пресечь злоупотребление недобросовестными участниками рынка правовыми возможностями, предложенными корпоративным законодательством и ГК РФ, например, созданием «фирм-однодневок», принципом ограниченной ответственности, исключением несения ответственности дочерней компанией по долгам материнской и проч. Однако формально-юридический анализ показывает, что границы защиты прав кредиторов простираются далеко за пределы недопущения недобросовестных манипуляций с использованием специфики юридических лиц. Пункт 1 ст. 61.10 Закона о банкротстве устанавливает общий квалифицирующий признак контролирующего лица — у такого лица есть право давать обязательные для исполнения должником указания или возможность иным образом определять действия должника, в том числе по совершению сделок и определению их условий. Подпункт 1 п. 2 данной статьи развивает данные положения, устанавливая, что возможность определять действия должника может достигаться, в частности, в силу нахождения с должником (руководителем или членами органов управления должника) в отношениях родства или свойства, должностного положения. Кроме того, подп. 3 п. 4 данной статьи установлена презумпция того, что лицо является контролирующим, если извлекало выгоду из незаконного или недобросовестного поведения лиц, указанных в п. 1 ст. 53.1 Гражданского кодекса Российской Федерации. Каскад данных положений венчает п. 5 ст. 61.10, устанавливающий, что суд может признать лицо контролирующим должника лицом по иным основаниям.