Единство понимания юридической терминологии влияет как на развитие доктринального восприятия отраслевых институтов и категорий права, так и на правоприменительную практику. В этой связи представляется по-прежнему актуальным вопрос о соотношении таких понятий в рамках гражданского процессуального права, как «защита права» и «восстановление права» в контексте цели гражданского судопроизводства.

Как верно замечает О.Ю. Скворцов, анализируя специфику исков о признании, «процессуальной целью» подачи такого иска будет выступать «юридическая формализация» права лица на спорную вещь. Представляется, что такая цель не только присуща для рассмотрения и разрешения исков о признании права, но и является собственно целью всего гражданского судопроизводства как набора средств и механизмов процессуальной защиты нарушенного и/или оспариваемого права.

В этой же парадигме рассматривает соотношение защиты и восстановления права в гражданском судопроизводстве и Д.С. Туманова. В частности, она справедливо замечает, что «конституционная гарантия судебной защиты заключается в своевременном, эффективном и реальном восстановлении нарушенных прав и законных интересов участников материально-правовых отношений». В таком понимании указанных категорий именно гарантия восстановления защищенного в суде права и является целью этой защиты.

Именно стремление заинтересованного лица получить официальное признание правомерности притязаний к другому субъекту посредством привлечения государства к разрешению (урегулированию. — М.Л.) спорного материального правоотношения, как точно отмечает В.В. Ефимова, и является целью, ради достижения которой и происходит собственно все гражданское судопроизводство.

Касательно исполнительного производства и его места в системе защиты права в контексте нашего исследования следует отметить следующее. На протяжении нескольких десятков лет в доктрине гражданского процессуального права идет дискуссия по этому вопросу. Отдельным триггером для теоретического осмысления этого вопроса стало, очевидно, известное постановление ЕСПЧ от 7 мая 2002 г. «Бурдов (Burdov) против России», где в числе прочего европейский правоприменитель отметил необходимость рассмотрения исполнения судебного решения в качестве «составляющей судебного разбирательства». Следует отметить, что денонсация РФ отдельных международных договоров, в том числе и Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней, делает правовые предписания ЕСПЧ неактуальными для современного российского правоприменения, но отнюдь не для их теоретического осмысления. Важным обстоятельством здесь будет тот факт, что отечественный правоприменитель логично встал на позиции именно указанной трактовки сущности гражданского судопроизводства. Такое разъяснение дано, например, в совместном постановлении на тот момент еще двух высших российских судебных инстанций.