С 4 июля 2020 г. уголовное преследование стало конституционно-правовым институтом в качестве функции прокуратуры Российской Федерации (далее — прокуратура). Однако Конституция Российской Федерации (далее — Конституция) не определяет каких-либо признаков его, ограничиваясь указанием на то, что оно осуществляется прокуратурой в соответствии со своими полномочиями, которые (полномочия), согласно самой же Конституции, определяются федеральным законом. Таким федеральным законом, как известно, является действующий Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (далее — УПК РФ), который в ст. 37, посвященной полномочиям прокурора, не определил ни одного полномочия, с использованием которого прокурор имел бы правовые основания для непосредственной реализации конституционной функции прокуратуры по уголовному преследованию в досудебном производстве. Как обоснованно отмечается специалистами, в этой стадии прокурор имеет полномочия на «принятие некоторых процессуальных решений и на совершение некоторых процессуальных действий, влекущих последствия для лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности», которые по своей правовой природе идентичны с полномочиями прокурора по осуществлению надзора за процессуальной деятельностью органов дознания и органов предварительного следствия.

В этой связи в науке есть точка зрения, согласно которой отсутствие в УПК РФ норм, определяющих полномочия прокурора на осуществление уголовного преследования в досудебном производстве, является нонсенсом, создающим правовые препятствия для реализации прокуратурой своей конституционной функции уголовного преследования в досудебном производстве. Эта точка зрения основывается на концепции, согласно которой институт уголовного преследования должен представлять собой единый процесс, реализуемый исключительно прокуратурой с момента возбуждения уголовного дела в отношении конкретного лица и до окончания поддержания государственного обвинения в суде первой и апелляционной инстанций.

Если же рассматривать институт уголовного преследования как двухэтапное явление, которое может состоять из предварительного и окончательного уголовного преследования, осуществляемых самостоятельно, то нормы УПК РФ, определяющие исключительные полномочия прокурора по осуществлению только окончательного уголовного преследования и не определяющие таковые для осуществления предварительного, не являются нонсенсом.

В самом деле, современное российское уголовное судопроизводство включает досудебное производство как обязательную стадию для начала и дальнейшего осуществления уголовного преследования, которое построено таким образом, что до окончания первого из них, в рамках которого осуществляется предварительное уголовное преследование, ни суд, ни прокурор не наделены полномочиями на оценку доказанности вины преследуемого лица. Прокурор такими полномочиями наделен только после завершения досудебного производства перед направлением дела в суд и в стадии поддержании в суде государственного обвинения, а суд — только при рассмотрении уголовного дела по существу. Прерогатива в принятии процессуального решения о начале и продолжении осуществления или об отказе в осуществлении предварительного уголовного преследования в досудебном производстве, таким образом, принадлежит органам, осуществляющим досудебное производство. Тот факт, что прокурор наделен полномочиями на отмену постановлений о возбуждении уголовного преследования и об отказе в его возбуждении, а суд — на признание таких постановлений незаконными, не меняет сути, так как после принятия прокурором или судом подобных решений у органов предварительного следствия нет безусловной обязанности принять противоположное решение, основанное на правовых позициях прокурора или суда.