К концу Средневековья богословы, юристы в своих политических конструкциях определенно разделяют личность правителя и его общественную функцию. В правовом сознании этой переходной эпохи властные функции отделялись от их носителя и продолжали существовать как объективная совокупность властных полномочий. Суверен утрачивал часть своих харизматических качеств, уступая их безличной реальности imperium, часто проявлявшейся в сакральных символах и предметах. В XVI в. рожденная в английском правоведении и каноническом праве теория двух тел короля окончательно разделила физическую субстанцию суверена и мистическое тело королевской власти (regnum).

Суверен, представленный физическим лицом, слишком уязвим и слишком человечен, чтобы слепо поклоняться ему. Блеск и могущество исходили от статуса властителя, но не от его физической натуры, которой часто не хватало харизмы. Барокко с его театральностью в изображении власти явно уходило в прошлое. Место эстетического восхищения господством было отдано на откуп критическому осмыслению и нововременной аналитике, социальная физика приходила на смену политической поэтике.

Рефлексия – в ней видели некую созидающую новые политические формы силу – подчас оказывалась силой разрушительной, что проявилось в качестве политической теории, требующей от государства подчинения и тем самым способствуя упадку политической воли, которой обладало ослабленное государство, подпавшее под влияние некоей философской абстракции. «Тогда форма государственности оказывается всё более проблематичной, а объем власти – всё большим. Последняя выражается также и в географическом смысле: государство должно охватывать всю принадлежащую ему нацию и еще другие; возникает культ единства государственной власти и размеров государства» (Якоб Буркхардт).

Все Средневековье пронизано идеями специфического философского реализма, символизмом и персонификацией. Средневековый реализм приписывал общим (в том числе политическим и правовым) понятиям сущность и предсуществование. Здесь качеством существования обладали все вещи и понятия, которые можно было поименовать. За этим следовала персонификация и череда преимущественно антропологических образов: символ превращался в аллегорию. «Аллегория превращает явление в понятие и понятие в образ, но так, что понятие всегда очерчивается и полностью охватывается этим образом, выделяется им и выражается через него» (Иоганн Гёте). Символ трансформирует явление в идею, а далее ее уже в образ.

Для средневекового мышления символичность – первое  условие единства миропорядка, сам символ власти вызвал рефлексивную лояльность к фундаментальным для человеческой духовной природы понятиям. При этом социальный символизм имел двойное значение: