В научной историко-правовой литературе феномен соотношения понятий «законность» и «целесообразность» в отношении политического режима СССР в 1920–1930е годы ХХ в. приобретает особую значимость в условиях кризиса международного правопорядка и режима незаконных санкций в отношении Российской Федерации. Попытка стран Запада, исходя из политической целесообразности, подменить общепризнанные принципы и нормы международного права утилитарными политическими «правилами» и «ценностями», прямо коррелируется с опытом нашей страны, когда классические основы юриспруденции подменялись идеологическими и политическими установками. При этом аксиологическая мотивация «революционной целесообразности» как формы законности в рамках идеологии большевиков, на наш взгляд, представляется более прагматичной и обоснованной, нежели постмодернистский подход к проблеме законности стран Европейского союза и США в нынешних условиях, девальвирующий демократические принципы и институты, права и свободы граждан.

 Режим изоляции СССР и санкций со стороны ведущих стран мира в 20–30-е годы, а также отсутствие альтернативы по спасению страны в условиях глубочайшего кризиса делали неизбежным использование революционной целесообразности для решения насущных задач политического, социально-экономического и правового характера. При этом отсутствие режима полноценной законности отчасти компенсировалось крайней необходимостью масштабной модернизации страны в кратчайшие сроки с опорой на интересы большинства в лице рабочего класса и крестьянства.

Марксистско-ленинская доктрина построения социализма и коммунизма в отдельно взятой стране неизбежно опиралась на использование репрессивного аппарата принуждения, классового подхода, административно-командной системы управления и директивного характера самого механизма правового регулирования. Л.Д. Троцкий, как один из руководителей правящей партии Советской России и один из главных идеологов чрезвычайных мер, выступая на IX съезде РКП (б), заявил, что «…человек вообще ленивое животное и …стремится уклониться от труда, а потому, чтобы заставить его трудиться, нужно экономическое насилие». Реализация этой идеи на практике связана с декретом СНК от 14 ноября 1919 г. «О рабочих дисциплинарных товарищеских судах», где закреплялась уголовная ответственность для лиц, не выполнявших норм выработки без уважительной причины, в форме принудительных работ (до 6 мес.) в лагерях НКВД. Тем самым внеэкономическое принуждение определяло необходимость формирования огромного управленческого аппарата для обеспечения должного учета и контроля, а также распределения жизненных благ. В условиях гражданской войны, интервенции и массовой экспроприации собственности управленческий аппарат опирался на революционное насилие, игнорируя правовые формы законности и руководствуясь принципом целесообразности.

Однако при реализации решений Х съезда ВКП (б) по введению нэпа возникла необходимость обеспечения основ правового режима законности в результате первой кодификации права. Указанное обстоятельство вызвало массовое сопротивление управленческого аппарата, особенно в отношении проекта гражданского кодекса, законов об адвокатуре и прокуратуре, вплоть до практики саботажа. Более того, внутри партии создавались условия для фракционной борьбы и противодействия реформаторскому курсу, что предопределило ставку В.И. Ленина на партийную дисциплину. В этом отношении понятна установка Х съезда партии о запрещении фракционной деятельности, которая открыла новый фронт для внутрипартийных репрессий и «…подавления любого инакомыслия в партии».