I. Разрешение коллизии относительно допустимости применения института самозащиты в целях защиты владения обладает как практической, так и теоретико-методологической значимостью. Практический аспект детерминирован потребностью в формировании унифицированной и внутренне непротиворечивой правоприменительной практики, а также необходимостью достижения высокой степени определенности в понимании субъектами гражданского оборота пределов осуществления самозащиты в контексте защиты владения. Теоретико-методологическое значение, в свою очередь, обусловлено потенциальной возможностью углубления научного знания о правовой сущности самозащиты в гражданском праве, поскольку разрешение обозначенной проблемы, имманентно присущей функционированию рассматриваемого правового феномена, способствует экспликации его действительной правовой природы.

II. Как известно, владение – это фактические господство над вещью, т.е. такое действие(-ия) материально(-ы). Соответственно, если оно материально, то такими же материальными (физическими) действиями владение может быть подвержено фактическому воздействию, т.е. оно (владение) может быть нарушено только другими фактическими (материальными) действиями третьего лица. При этом верна мысль К.И. Скловского о том, что «всякое владение как физическая власть над вещью оказывается уязвимо тоже физически; владение, следовательно, нарушается силой. Отсюда следует, что в центре защиты владения – противостояние силе, насилию. Но насилие осуществляется не над вещью, а над человеком. Поэтому как противоправное лишение владения, так и восстановление владения в порядке защиты права – это применение силы, вопрос власти над вещью». Соответственно, возникает вопрос: каким образом допустимо восстановить владение?

Принимая во внимание отсутствие в действующей редакции ГК РФ института владельческой защиты, субъекту, утратившему фактическое господство над вещью, сохраняется возможность обращения в суд с виндикационным иском. Вместе с тем представляется неоднозначной ситуация, при которой собственник, непосредственно наблюдающий процесс утраты (или уже утративший) владения принадлежащей ему вещью, вынужден инициировать юрисдикционную процедуру, связанную с составлением и подачей искового заявления. Возникает закономерный вопрос о допустимости восстановления владения посредством совершения аналогичных фактических действий, исключающих привлечение собственника к ответственности за самоуправство. Следует отметить, что в дореволюционной цивилистической доктрине превалировала точка зрения, в соответствии с которой под самоуправством понимались действия, направленные на реализацию существующего или предполагаемого права, что являлось безусловным нарушением закона.

Прежде чем перейти к анализу поставленной проблемы, представляется целесообразным рассмотреть существующие в юридической науке воззрения относительно допустимости реализации права на самозащиту с целью восстановления владения. Необходимо отметить, что в современной цивилистической доктрине преобладает позиция, допускающая возможность восстановления утраченного владения посредством самозащиты, в то время как дореволюционные правоведы, напротив, придерживались точки зрения о недопустимости восстановления владения таким способом, квалифицируя подобные действия как самоуправство. Представляется возможным выдвинуть предположение, что отсутствие expressis verbis выраженного запрета на самоуправство в современном гражданском праве обусловило возможность обоснования допустимости самозащиты владения, в то время как ст. 690 т. Х ч. 1 Свода законов Российской империи устанавливала прямой запрет на самоуправство в отношении имущества независимо от законности владения, а ст. 531 т. Х ч. 1 указанного Свода закрепляла запрет на самовольное восстановление владения: «Всякое, даже и незаконное, владение охраняется правительством от насилия и самоуправства дотоле, пока имущество не будет присуждено другому и сделаны надлежащие по закону, о передаче оного, распоряжения».

III. В действующем правовом регулировании единственной нормой, потенциально релевантной для обоснования допустимости восстановления владения в вышеозначенной ситуации, является положение ст. 14 ГК РФ, закрепляющее право на самозащиту гражданских прав. При буквальном толковании диспозиции указанной статьи, однако, становится очевидным, что целью самозащиты является исключительно пресечение нарушения, что de jure исключает возможность реституции положения, существовавшего до момента правонарушения, и, как следствие, недопустимость восстановления владения посредством реализации права на самозащиту.