С развитием медицинских технологий, параллельно появлению все больших возможностей для людей в сфере репродуктивных прав, возникает такое же количество проблемных вопросов регулирования, что ставит перед правом задачу по мере необходимости их эффективно разрешить. Понятие постмортальной репродукции перестает рассматриваться как синоним посмертной репродукции, выходя на новый уровень. Теперь под ним понимается именно использование криоконсервированного репродуктивного материала умершего лица (взятого при его жизни либо сразу после смерти) для последующего зачатия и рождения детей. Подобное отложенное родительство создает ситуацию, при которой не всегда ясно, в какой форме могут быть реализованы права таких детей и какие особенности должны учитываться при правовом регулировании.

В феврале 2025 г. Конституционный Суд РФ (КС РФ) вынес решение по делу обратившейся гражданки М.Ю. Щаниковой, признав право на страховую пенсию по потере кормильца за детьми, рожденными с использованием процедуры экстракорпорального оплодотворения (далее — ЭКО) после смерти супруга, являвшегося биологическим отцом. Изначально проблема заключалась в том, что сложившийся на практике подход не позволял защитить в полной мере права таких постмортальных детей, так как исключал возможность нахождения их на иждивении умершего до их рождения отца.

Глобально у Суда было два основных, отличных друг от друга пути, и, соответственно, исход решения зависел от того, какой из них будет поддержан. В основе первого лежала позиция, которой, по сути, ранее придерживались нижестоящие суды. Основным аргументом здесь выступало сравнение ситуации заявительницы со случаями, когда женщина без партнера (с так называемым социальным бесплодием) обращается за получением донорского материала для последующего рождения ребенка. Для детей такой женщины не предусмотрена возможность получения пенсии по потере кормильца по той простой и весьма очевидной причине, что потенциальным кормильцем биологический отец детей (донор) фактически никогда и не выступает. Обратившаяся женщина изначально знает, что у будущего ребенка в качестве родителя будет только она, рассчитывает воспитывать и содержать его лишь своими силами. По такой логике, случай заявительницы, которая родила детей через пять лет после смерти супруга, практически идентичен описанному выше. М.Ю. Щаникова, как отметили нижестоящие суды, самостоятельно изъявила волю на рождение детей, будучи уже вдовой их биологического отца и зная, что родившиеся близнецы воспитаны им не будут; ей было заведомо известно, что единственным их родителем, несущим все необходимые расходы в дальнейшем, будет она. Следовательно, пенсия по потере кормильца не может быть гарантирована, когда кормилец не предполагался уже на момент принятия решения о зачатии. Утраты дохода, которая предполагается в таких случаях, не было, что не могло повлечь ухудшения положения семьи, так как иждивения не было, потому что самих детей еще не существовало.

Второй подход, который в итоге и был поддержан КС РФ, заключался в следующем. Во-первых, у умершего лица было явное волеизъявление в дальнейшем стать отцом, выраженное еще при жизни, что предполагало его социальную и, что самое главное в данном деле, финансовую роль в воспитании детей, т.е. последние могли бы рассчитывать на такой потенциальный источник средств к существованию, будь их биологический отец жив. Во-вторых, факт установленного ранее в судебном порядке отцовства должен влечь признание как неимущественных личных прав таких детей, так и прав на социальное обеспечение в связи с установленным отцовством. Суд также исходил из представлений о России как о социальном государстве, чья политика имеет целевую направленность на создание надлежащих условий для воспитания и развития детей, попутно сконцентрировав внимание на важности для самоощущения ребенка подтверждения, признания в том числе и государством, в данном случае посредством назначения выплат, наличия второго родителя в прошлом.